В век интернета, компьютеров, мобильных телефонов и прочих чудесных современных средств связи, наличие почтовых ящиков на стенах домов, женщины в синих курточках с толстыми сумками через плечо представляется совершеннейшим анахронизмом. А разве на анахронизм – писать от руки на тетрадных листах послания, а после заклеивать их в бумажные конвертики? Кто и когда в последний раз писал от руки? Если это, конечно, не роспись в бухгалтерских документах за получение квартальной премии.

И все же в России есть достаточно большая категория, по данным, которые приводит тот же интернет, до 650 тысяч человек, которые регулярно пишут от руки письма, заклеивают их в конверты, после чего пользуются услугами почты для доставки послания адресату.

Речь идет о тех, кто находится в местах лишения свободы – эти люди, в силу специфики содержания не имею права пользоваться интернетом, а, следовательно, не имеют электронных адресов и вынуждены для переписки использовать традиционные почтовые услуги.

Но здесь, как говорится, есть одно и, причем, весьма важное «но»… Так сказать специфика организации переписки. Следует помнить, что пункт второй двадцать третьей статьи российской Конституции гарантирует тайну переписки, почтовых и телеграфных сообщений. И сидельцев этого права никто не лишает, но все почтовые отправления, как на волю, так и с воли, прежде чем попасть в руки адресата, предварительно цензурируются.

Нытики, мужчины и бомжи

Читать чужие письма, все равно, что заглядывать в замочную скважину – то и другое считаться, мягко говоря, не приличным. Еще в детстве родители (может быть не все и не всем) пытались донести своим чадам простую мысль, что так поступать не хорошо.

Но Татьяна, проработавшая цензором в Смоленском следственном изоляторе № 1 почти 30 лет, это не гоголевский почтмейстер из «Ревизора». Ее побудительный мотив вовсе не любопытство. Для Татьяны – это работа:

— Я уже не помню свои первоначальные этические ощущения при прочтении чужих писем. Давно это было. Зато хорошо запомнила, как мне было жалко авторов этих писем: их отвратительно кормят, им тут плохо, свободы нет, они бедные-несчастные и все как один сидят ни за что. Но со временем у меня к подобного рода «слезам» выработался определенный иммунитет. Я уже вижу, где настоящие, а где притворные эмоции.

Все это только, чтобы вызвать жалось – в ответ, как правило, от родителей и родственников приходят следующие заверения – получим зарплату или, в зависимости от ситуации, пенсию и все тебе купим и принесем.

— Бедные мамы, на них такие послания очень давят, — с сожалением сетует Татьяна.

Авторов писем Татьяна условно разделяет на три категории:

первая и самая большая (по оценкам цензора процентов 70) – это «нытики» — им все плохо, все не так: свиней лучше кормят, соседи по камере хамы и быдло, все курят, убирать не хотят и прочие жалобы в том же роде;

вторая категория (по определению Татьяны) – нормальные мужики, у которых (по крайней мере, в письмах домой) все по жизни нормально – они так в письмах и пишут, у меня все хорошо, мамуля, будет возможность передай сигареты, а, в принципе, можно и обойтись, сможешь придти на свиданку – приходи, а нет, так – нет;

третья категория совсем удивительная – бомжи, для которых в заключении все замечательно – у них чистая, теплая постель, их шикарно кормят три раза в день, если нужно придет врач, для бомжей в изоляторе просто пионерский лагерь.

Пишите письма…

И кому это могут писать бомжи? Товарищам по теплотрассе? Но, попав в места заключения, бесприютные скитальцы впадают в состояние некоторой меланхолии и их начинают мучить или, наоборот, радовать воспоминания.

— Те, которые из интернатов, сироты начинают писать в детские дома, в которых воспитывались, чтобы узнать адреса своих бывших друзей. Другие иногда весьма интересно указывают пункты назначения своих посланий: дом такой-то, второй подъезд, третий этаж дверь слева или справа.

Цензоры не отправить письмо даже с таким, казалось бы, заведомо абсурдным адресом не могут. Но, почта, как правило, такую корреспонденцию возвращает обратно с пометкой «некорректный адрес» или «для уточнения адреса».

Частыми адресатами других заключенных становятся подруги, причем не одна, а сразу несколько. Один и тот же текст, только имена разные, рассылается в несколько адресов – причем всех автор письма любит, все они прекрасны, без каждой он жить не может, а заканчивается всегда одним и тем же – принеси «дачку» (передачу, посылку).

И, как бы это удивительно не было, девчонки ведутся. А он еще может другу написать – эти ж дуры повелись, одна принесла «дачку», другая – принесла, я ж как сыр в масле…, а они пускай носят…

Особая категория адресатов – так называемые, «заочницы». Именно на взаимоотношениях такой «заочницы» и освободившегося зека строится сюжет повести Василия Шукшина «Калина красная». Речь, само собой, не идет о студентках обучающихся на заочных отделения узов. «Заочницы», в данном случае, это женщины, вступающие в переписку с мужчинами, находящимися в местах лишения свободы.

Не знаю, как такие знакомства происходили во времена написания «Калины красной», а сейчас, в силу того, что и в изоляторе, и в колонии сидельцы не могут пользоваться интернетом и познакомиться через социальные сети, они пользуются услугами своих товарищей по заключению.

Приходят новенькие, и их сразу начинаю расспрашивать – а как там, на воле, а бабы еще остались, а дай адресок…

Иногда возникают довольно комичные ситуации. Вновь прибывший прямо на ходу придумывает не только приметы девушки, но и ее домашний адрес.

— Но такое письмо, конечно, возвращается обратно с пометкой, что такого адреса нет или указанного дома не существует, — рассказывает Татьяна. — Тексты таких писем всегда примерно одинаковые: Здравствуй, мне про тебя рассказал мой друг. Иногда называют – кто именно, но чаще шифруются: один наш общий знакомый. Ты по его описанию оказалась ну просто супер, я такую всю жизнь искал. Сейчас, у меня, к сожалению, немного неудачная полоса, но я настроен серьезно, давай пообщаемся, попереписываемся.

Два-три письма, два-три ответа и парень уже по ним видит – заинтересован человек или нет. Бывает, что ответы не приходят, письма уходят в никуда, даже если адрес указан правильно.

Первые письма, как правило, нейтрально-вкрадчивые. А потом у жулика «вспыхивают чувства» и уже в пятом письме без всякого романтизма и любовной лирики обязательно будет – мне жизненно необходимы умывальные принадлежности (в баню ходить не с чем), нечего одеть, нечего курить…

— Они потом приятелям говорят, я пять конвертов истрачу, но даже если мне одна ответит, а потом будет слать посылки, и, если вдруг повезет, приедет на свидания, мне больше ничего не надо, — делится Татьяна впечатлениями от тюремной переписки.

Кстати, о блатной романтике и о невероятной тяге зеков к художественному слову.

— Как правило, письма неинтересны, весьма однообразны и очень безграмотны, — рассказывает Татьяна.

Это, конечно, не «Записки из Мертвого дома» Достоевского. Главная цель всей переписки вполне меркантильна – получить какую-то материальную подачку.

Иногда переписка с «заочницей» заканчивается свадьбой. Казалось бы счастливый финал. Дальнейшую судьбу подобных браков никто не отслеживает. Но бывает, так, что по очередному кругу на отсидку приходит жулик, ране связавший себя узами Гименея с «заочницей» и тогда выясняется, что уже довольно давно он бросил ее с ребенком, но о судьбе своей жены и малыша он ничего не знает, и пока был на воле даже не интересовался. А в заключении вновь вспахивают чувства, опять же с расчетом, что будут носить передачи…

Владимир Вольфович всем ответит

Пишут заключенные не только родителям, женам, друзьям и знакомым девушкам.

В числе адресатов есть и известные политики.

— Владимир Жириновский – единственный из политиков, который отвечает каждому жулику, написавшему ему. Может не он лично, а кто-то из его аппарата, но это не суть, — рассказывает Татьяна, — Ответ приходит в фирменном конверте с логотипом партии, с изображением лидера.

Обычно такого рода письма относятся к числу лично переписки, потому их просматривают цензоры.

— И что в таких письмах?

— Да, как правило, одно и то же: Дорогой, уважаемый Владимир Вольфович, я же всегда за Вас голосовал, но сейчас в моей жизни случилось то-то и то-то, помогите, пожалуйста…

А вот если письмо адресовано заместителю председателя Государственной Думы В.В. Жириновскому, такие послания не вскрываются и отправляются по специальным каналам связи, поскольку адресованы должностному лицу. Не вскрывают цензоры и письма, адресованные Президенту России, они тоже идут по специальным каналам.

Привыкла жалобам не доверять

До того, как придти в смоленский следственный изолятор № 1 на должность цензора Татьяна после окончания факультета психологии и педагогики в пединституте работала библиотекарем. Но теперь это кажется таким далеким и даже как бы не существовавшим – все-таки с тех прошло 27 лет.

Обязанности цензора за более чем четверть века отложили свой отпечаток на характер Татьяны и жизнь она теперь воспринимает несколько иначе, чем обычные люди.

— Поначалу я авторов писем жалела, но сейчас мне не жалко никого. Все, что пишут жулику, зачастую, неправда или какая-то вывернутая правда с одним расчетом на получение материальной выгоды от адресата.

Как отметила сама Татьяна, выработанная черствость или жесткость, а точнее недоверие к жалобам, перенеслась у нее и в обыденную, в том числе и семейную, жизнь. Сейчас родные уже привыкли, но поначалу очень чутко реагировали на изменения в поведении жены и матери.

Автор: Алексей ГУСИНСКИЙ
Источник: Смоленская газета